«Когда страна воюет на своей территории с внешним врагом, воюют все. Солдаты, офицеры, старуха, губная помада, скамейка, лес, болото — всё воюет», — уверен Никита Михалков.
В Московском Доме музыки прошел творческий вечер Никиты Михалкова, который в сложное для страны время решился на откровенный разговор со зрителями.
Послание с фронта
— Есть то, что важнее любой премии, любой критики и любых премий. Есть то, что невозможно симулировать, переврать. Нам приятно, когда кинокритики, журналисты пишут хорошие рецензии. Нам приятно, когда картина собирает деньги. Но в конце концов, кино снимаешь для себя. Это твоя жизнь, твоя профессия, без которой ты не можешь жить. Конечно, неприятно, когда кино ругают, когда ты не получаешь призов, когда кинокритики не одобряют твои картины. За мою довольно долгую творческую жизнь я достаточно нахватал и того, и другого. Но больше всего критики досталось «Утомленным солнцем 2». Нас ругали, нас обвиняли. Кто в сталинизме, кто — в издевательстве над армией. Грустно, неприятно, жалко, обидно. Но…
Совсем недавно я получил послание с фронта, с передовой. Боец СВО рассказал, как боялся пройти необходимые 500 метров, и в этот момент вспомнил фильм «Утомленные солнцем 2». Вспомнил и пошел вперед, как герой картины. Я его не знаю. Он не является моим поклонником, фанатом. Но вот такая реакция, мне кажется, важнее всех наград любых фестивалей, всех хвалебных речей самых знаменитых кинокритиков, любых дипломов и знаков отличия. Это тот случай, когда творчество смыкается с жизнью. И это самая дорогая реакция, которую я мог получить на художественное произведение. Для того мы снимаем кино.
Делать картину про Донбасс не возьмусь
Счастье — это не когда получилось, не когда получится, а когда получается. Счастье — в творчестве, когда ты что-то делаешь, и у тебя что-то получается. Допустим, сегодня снять картину про происходящее в Донбассе я не возьмусь, не потому что не знаю, на чьей стороне правда, а потому что это требует размышления и объёма. Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии. Документальное, публицистическое кино, конечно, нужно. Но чтобы собрать, чтобы это было вот с тем же ощущением, с каким я снимал «Утомленных солнцем» и «Утомленных солнцем 2» — нет…
В то же время я совершенно уверен, что каждый имеет право на высказывание. С которым можно соглашаться или нет. Мою передачу «Бесогон» смотрят почти 16 миллионов зрителей, и мой кайф, простите, в том, что я ни копейки не беру ни с канала, ни с государства. У меня с каналом договор на 100 рублей. Это даёт мне свободу. Даёт то раскрепощение, которое позволяет говорить то, что я думаю. А вообще… Когда смотрю плохую картину, так хочется что-то снять.
«Ты что, корову проигрываешь?»
Мы сидели, ждали, пока объявляли лауреатов (на церемонии награждения премии «Оскар» в США в 1995 году — прим. ред.). Периодически я выходил из зала, выпивал по пятьдесят граммов. Надя маленькая дергала меня, говорила: «Что ты так нервничаешь, ты что, корову проигрываешь?» Я держался…
Это был другой «Оскар», другая страна. Всё-таки судили кино, а не политику и не выполнение условий: чего можно, чего нельзя (ориентацию, расу и проч.) Сегодня всё очень сильно изменилось. Именно поэтому мы решили организовать Евразийскую киноакадемию, в которую готовы и могут вступить Китай, Индия, Иран, страны ближнего зарубежья. Премия дорогая, мощная. И я очень верю, что мы будем брать на нее те картины, которые соответствуют человеческому духу, человеческим традициям. И просто человеку, как Божьему существу. Мы хотим это сделать. И сделаем.
Увидеть на войне Бога
Почему мы решили снимать «Утомленные солнцем 2»? Мне важно было высказаться. Картина вышла на 6-7 лет раньше, чем должна была. Вы не представляете, как она сейчас звучит! Не потому что моя. Я просто знаю, какие затраты были. Можете себе представить, чтобы люди пять лет работали и не хотели расходиться?! 5000 человек — массовка. Это гигантская работа! Кто-то считал, что это фильм про войну, дивизию сюда, дивизию туда. Нет! Это картина про Бога на войне. Про Бога без церквей и икон. Про то, что когда страна воюет на своей территории с внешним врагом, воюют все. Солдат, офицер, старуха, губная помада, скамейка, лес, болото — всё воюет.
Чем невероятно опасно то, что мы сегодня имеем дело со странами, которые никогда не воевали на своих территориях с внешним врагом? В Америке не знают, что это такое. Когда привозят из Ливии или Ирака гроб, это трагедия семьи, а не страны. А трагедия страны — когда воюет всё, когда мобилизуется всё. Эта хитрость — открыть второй фронт в 1944 году после Курской дуги, когда понятно, чем все кончится, а потом, в 1945 году по предложению Черчилля чуть было не начать страшное, немыслимое — вооружить разоружённую немецкую армию, которая была в плену, кинуть атомную бомбу и запустить в обескровленную страну этих зверей…
Понимаете, это не вчера началось, не в прошлом веке. Они никогда от нас не отстанут. Никогда. И только осознав, что это священная война, война жертвенная, мы можем увидеть на этой войне Бога.
Нельзя эту картину рассматривать как фильм об исторических событиях войны. Это притча. Принципиальная, жесткая притча.
Поздороваться с Александром Третьим
Мало кто знает, что когда я имел счастье сыграть моего любимого императора Александра Третьего (картина «Сибирский цирюльник», 1998 года — прим. ред.), я попросил дать мне возможность сказать тост за юнкеров, подняв настоящий золотой кубок Александра Третьего. Приехала охрана, мне разрешили. Я, пригубив рюмку, поздоровался таким образом с нашим великим государем.
Не собираюсь жаловаться. Но… Когда мы выпускали эту картину, в стране было 36 кинотеатров. 36! Остальные превратились в торговые центры, казино и т. д. Большого кино не было. Многие тогда не могли поверить, что может выйти такая патриотическая, офицерская картина. А дальше появилась книжка «Сибирский цирюльник. Правда и вымыслы киноэпопеи». То есть кино в стране лежит на боку. Денег нет. Французские продюсеры поверили в то, что можно сделать такой фильм… А тут нам говорят: у американского флага (меньше семи секунд в кадре) в 1896 году звездочек было не столько. И пуговиц на мундирах другое количество. И маршрут, по которому вели заключенных, неправильный. То есть вдогонку за картиной был запущен этот яд.
Показал истинное лицо
Была у нас с Люсей Гурченко замечательная работа — «Вокзал для двоих» (режиссер Эльдар Рязанов, 1981 г. — прим.ред.). Сидим мы с ней в купе, идет наша сцена, стоит камера — больше никто туда влезть не может, все остальные — на Рижском вокзале. Мы должны репетировать. А я решил ее развеселить. Начал петь матерные частушки. Вдруг кто-то бежит из группы: «Трансляция включена на весь вокзал! Люди с чемоданами, электричка пришла».
После съемок в «Жестоком романсе» я получил замечательное письмо: «Сволочь, конечно, страшная! Но хоть бы денёк с таким прожить!» А когда снялся в «Жмурках», друзья сказали: «Наконец он показал свое истинное лицо!»
