Тетя Катя брела домой после ночного дежурства. Устало взыхая и позевывая, она аккуратно обходила лужи, оставшиеся после недавнего дождя. ее внимание привлекло чье-то фырканье.
Насторожившись (мало ли чего), тетя Катя покрепче сжала сумку и огляделась. Мокрая сонная улица в столь ранний час была пуста. Даже собак не видно. Однако непонятные звуки продолжались. Тетя Катя прислушалась. Невдалеке от того места, где она остановилась, вдоль дороги шла вырытая еще в прошлом году ремонт-никами канава. Фырканье и хлюпанье доносилось оттуда. Осторожненько ступая по досточкам и вдавленным в грязь кирпичам, тетя Катя добралась до канавы и глянула вниз. На дне ее, в коричневой жиже, барахтался облепленный грязью мужчина, безуспешно пытаясь встать на ноги, падая.
– Ух, ты! – доносилось из канавы. – Уф!
– И чего же это ты, милок, так набрался? – с укором проговорила тетя Катя.
Мужичок поднял к ней запачканное глиной лицо и, вздохнув, ответил:
– Бес попутал, матушка.
– Вот то-то и оно, – покачала головой тетя Катя. – Мой-то, покойник, тоже все путался, пока под поезд не угодил в пьяном виде. Давай, что ли, руку. Помогу.
И тетя Катя наклонилась над канавой. Канава была не глубока, но стенки ее после дождя стали скользкими и липкими. С трудом найдя куда поставить ногу, пьянчужка выполз из нее на брюхе и уже на твердой земле поднялся.
– Измазал я Вас, матушка, – пробормотал он смущенно. – Благодарю. Кабы не Вы, так бы там и сидел.
– Какая я тебе матушка, – вытирая руки об траву, прокряхтела тетя Катя. – Екатерина Федотовна я. А ты кто будешь? – спросила она распрямляясь.
– Ангел я, Екатерина Федотовна, – покаянно опуская голову, поведал спасенный.
Глиняная жижа облепливала его всего, стекая по пиджаку и хлюпая в ботинках.
– Все вы – ангелы, – фыркнула тетя Катя и, вздохнув, спросила: – Жена-то хоть есть?
– Нету, матушка, – слезно отозвался ангел. – Нету!
– Пойдем ко мне, что ли, – поглядев на смиренно ковырявшего ботинком грязь, сказала тетя Катя. – Обчистить тебя надо.
После смерти мужа (хороший был человек, только пил много) тетя Катя осталась одна и, хоть была еще молода и привлекательна, пары себе так и не нашла. Слыла она грозой окрестных улиц, и мужики невольно втягивали головы в плечи, когда слышался ее громовой голос.
– Во дворе не шуми, – подходя к дому, строго сказала тетя Катя. – Спят еще люди. Повезло тебе, что я с ночной смены шла – заметила, как ты в канаве купаешься.
– Ой, повезло, матушка, иначе не скажешь.
– Да какая я тебе матушка?! – прошептала гневно тетя Катя, вталкивая мужчину в свой палисадник.
Отмывшись, пьянчужка оказался похожим на колобка: ниже тети Кати, пухленький, румяный, с развеселыми голубыми глазами и каштановыми кудряшками, обрамляющими сияющую лысину величиной с блюдце. Веяло от него чем-то уютным, домашним, и, поглядев, как он пьет чай из блюдечка, натянув на себя большую тельняшку покойного мужа, тетя Катя тоскливо вздохнула и пододвинула ему варенье.
– Благодарствую, Екатерина Федотовна, – отставляя пустую чашку, сказал спасенный.
– Как звать-то тебя? – спросила тетя Катя, сообразив, что за стиркой забыла узнать имя гостя, тихо сидевшего в углу, прикрывшись газеткой.
– Матвей, матушка, Матвей.
– А отчество? Не мальчик ведь – на имя отзываться.
– Отчество? – Матвей почесал лысину пальчиком, словно вспоминая. – Семенович! – радостно отозвался он наконец.
– Ну вот что, Матвей Семенович, – вставая из-за стола, сказала тетя Катя. – Завозилась я тут с тобой, а мне поспать надо. Вечером у племянницы именины, надо поздравить.
– Как же я пойду, матушка? Одежда ведь моя мокрая, – встревоженно спросил Матвей, глядя, как хозяйка убирает со стола посуду.
– Да кто же тебя гонит? – усмехнулась тетя Катя. – Я лягу, а ты вон хоть газетку почитай. А то и сам ложись на диванчике. Отоспишься. Болит голова с похмелья?
– Болит, матушка, – отозвался Матвей. – А разбудить тебя когда?
– А я сама поднимусь. Привыкшая.
И тетя Катя, достав из шкафа простыню и подушку, вручила их Матвею:
– Пледом укроешься.
– А не боитесь, Екатерина Федотовна, вот так мужчину у себя в доме оставлять?
– Был бы ты мужчина, – вздохнула тетя Катя. – А так смех один. А украдешь чего, так тут и красть особенно нечего.
И она величественно и устало поплыла в соседнюю комнату.
Матвей Семенович пошептал что-то в окошко, горько вздохнул, перекрестился и, постелив себе на диванчике, свернулся калачиком.
ечером тетя Катя принарядилась. Сделала прическу, платье новое из шкафа достала, глаза и губы накрасила. Не баба-яга какая-нибудь, а ягодка в самом соку.
– Я, Екатерина Федотовна, часы починил, – поглядывая на похорошевшую тетю Катю и краснея, сообщил Матвей Семенович.
– Ой, какая умница! – всплеснула руками тетя Катя, услышав, как на кухоньке закуковала кукушка. – Ну, спасибо, удружил.
Обернувшись от зеркала, тетя Катя взглянула на Матвея. Тот умильно улыбнулся и снова потупился в пол: в тельняшке, брюках не по росту, в шлепанцах на босу ногу, было в нем что-то беспризорное и трагическое. «Мужик, он и есть мужик, – подумала тетя Катя. – За всяким мужиком глаз да глаз нужен».
По-своему истолковав ее молчание, Матвей начал собираться.
– Мне, Екатерина Федотовна, пора. Одежда моя высохла. Благодарствую. Простите за неудобство. Пора.
– Да куда же ты пойдешь? – спросила тетя Катя тихо и села на стул, потому что ноги ее держать перестали. Потоптавшись у дверей, Матвей Семенович зашмыгал носом.
– И то верно, матушка, – пробормотал он. – Идти-то мне некуда. Нет у меня тут никого. И он с надеждой вскинул на нее голубые глаза.
– Оставайся, – решила тетя Катя. – На работу тебя устрою. Нам сторожа на складе нужны. Не объешь.
– Я, матушка, – начал, было, Матвей.
– А… теперь одевайся, опоздаем к племяннице. Вольно вздохнув от принятого решения, тетя Катя принялась обуваться.
– Но, чур, не пить! – потребовала она у Матвея, ловко повязывая ему галстук мужа. – А то…
– Что ты, что ты, матушка, – залепетал Матвей.
– И не называй меня на людях матушкой!
атвей тоже душевным оказался. Даже, надо сказать, деликатным. В
гостях ухаживал, как настоящий кавалер. И не пил! Ни капли! Когда предлагали – испуганно отмахивался и косился на тетю Катю.
– Ты кем будешь-то? – шепотом спросила тетя Катя, толкнув в бок пригревшегося Матвея. – Часовщик?
– Ангел я, матушка. Самый что ни на есть настоящий, – так же шепотом ответил он.
– Ну да. Ангел. Скажешь тоже. Что же ты в канаве валялся, раз ты ангел?
– Все они, матушка, черти полосатые, – горько вздохнул Матвей. – Отправили меня одну бабушку в рай проводить. Хорошая была женщина. Добрая. Ну, соседи, родственники, туда-сюда, поминки. Пьют, плачут. Истории разные про покойницу вспоминают. Дай, думаю, успокою их. Уж больно они по покойнице убиваются. Скажу им, что ей теперь лучше, чем собравшимся. Ну, я в человека и обернулся. А чертям только того и надо. Пошли воду мутить. Не успел оглянуться, как напился.
– Ох ты, Господи! – вздохнула тетя Катя. – Язык у тебя без костей. Что ж ты, если ты ангел, не улетел обратно?
– Так я не могу, матушка. Черти крылья сперли, окаянные.
– Ох, спи уж, окаянный, – пробормотала тетя Катя, которой сквозь дрему рассказ Матвея показался сказкой.
Так они и зажили. Матвей письма писал, говорил, что просит крылья при-
слать, если опять на землю случится оказия. Но, то ли в рай сейчас кандидатов нет, то ли почта до небесной канцелярии долго идет – зима наступила. Тетя Катя Матвея сторожем устроила, вместе на смену ходили. Дома Матвей всю мужскую работу переделал, на базар с тетей Катей ходил, тяжести ей носить не позволял.
– А что, если нам ребеночка завести? – говаривал он, пристраиваясь к тете Кате под бочок в теплой постели. – Я, видно, тут останусь, зажили бы как люди.
– Да ну тебя, – смеялась тетя Катя. – Какой еще ребеночек? Старая я.
– Ты у меня, матушка, в самом соку, – отзывался Матвей. – А потом, я все же какую-никакую силу имею. Ну-ка мы чудо сотворим?
– Сотворим, сотворим, – смеялась тетя Катя и тушила свет.
Однако посмотреть на свое творение Матвею не пришлось. Однажды утром, аккурат, когда они с работы вернулись и Матвей жену спать уложил, в дверь постучали. Тетя Катя слышала, как Матвей дверь открыл и на кухне с кем-то шептался. Потом сон ее сморил, да такой крепкий, что как ни звал ее Матвей, как ни тормошил, а толком разбудить не смог.
– Пора мне, Катерина Федотовна, – сказал он, гладя жену по щеке. – Не обессудьте, что так вышло. Крылья прислали. На базар мы вчера собирались, так я сходил. Берегите себя, Катерина Федотовна, я, как смогу, пришлю весточку. С тем и ушел…
етя Катя проснулась уже под вечер. Странный такой сон ей случился, что хоте-
ла раньше глаза открыть, да не смогла. На кухне сумки стояли с картошкой, свеклой, ну, в общем, все, что надо было. Зарплата Матвея лежала, что недавно получил. А самого его не было. Только те вещи и пропали, в которых его тетя Катя из канавы вытащила. А на полу, у двери, пара перышек валялись. Белых таких, лебединых. Посмотрела на них тетя Катя, села и завыла.
Кем бы там Матвей ни был, а «чудо» они все-таки сотворили, и ожидалось оно к октябрю. Родила тетя Катя мальчика. Голубоглазого. Митей назвала. И до чего шкодливый ребенок получился, сил нет. Однако умный да ласковый, к матери так и льнул. Как на ножки встал – тете Кате письмо пришло от Матвея. Писал, что за оплошность его и позорное поведение был он сослан облака считать. Писал, что очень, мол, тоскует, только вот вырваться нет никакой возможности.
Тетя Катя повздыхала немного и спрятала конверт в ящик с документами. Обратного адреса Матвей не указал, куда было писать, что сын родился? Однако Матвей каким-то образом о потомстве узнал. Летом, как раз когда тетя Катя Митькины вещи во дворе вывешивала, явился он. В пиджачке своем, в ботиночках, пуговицы на рубашке оборваны, глаза сияют.
– Сбежал я, Катерина Федотовна, – говорит. – Страсть захотелось на мальца поглядеть.
– Ну, погляди, погляди, – отозвалась она, да и съездила ему мокрой Митькиной майкой прямо по физиономии. По глазам его бесстыжим. Весь двор видел. Потом уж она расплакалась и в дом его повела. Он ей все объяснял чего-то. Так и живут.
– С причудами он у меня, – говорит Екатерина Федотовна. – Но мужик хороший.
Часто я эту пару вижу. Она – статная, яркая, все такая же красивая, гордо плывет по улице, а рядом Матвей – пониже ее, лысина, животик, глаза сияют. Ведет ее под ручку, как королеву. И Митька рядом. Не знаю, ангел его папа или нет, а мальчишка точно чертенок получился. Но красивый, голубоглазый.
