Куры, пока не перевел их в вольер, шарились по палисаднику под руководством пестрого петуха, ну истинного зверя. Даже жена не ходила мимо, предварительно не прихватив грабли или что потяжелее, а уж про Ваньку и говорить нечего – чуть что: «Папа, проводи!»
И начали они все чаще говорить мне про куриный бульон. Ну, а я решил, что пришло время в очередной раз провести для шестилетнего сына тренировку на мужество. Дал ему кусок бамбукового удилища метра в два длиной, говорю:
– Иди и, главное, не бойся. Полезет – лупи его, не жалей, но только спиной к нему не поворачивайся.
Сын осторожно так, дрын в руках, пошел вперед. Петух тут как тут, налетел, разухарился, крыльями машет. Ванька махнул – не попал, тот все наскакивает, Ванька опять махнул – есть! И еще раз!
И тогда петух… Нет, не сбежал, вспомнил, видно, о своих каких-то делах и удалился серьезно
А через некоторое время – сын меня не видел – слышу: ласково-ласково так что-то бормочет… Прислушался, а он:
– Ну, петушок, золотой гребешок, где ты? Иди-ка ко мне, шелкова бородушка!
А в руках, естественно, дрын…
Санька
Как-то Сергей пришел домой, а Санька, он тогда совсем маленький был, горшок на середину комнаты выволок и уселся на него – дело делать и одновременно с отцом пообщаться.
Сергей и говорит:
– Ты бы горшок еще на стол поставил!
Потом, так случилось, вышел на несколько минут, вернулся, а Санька – вот он тут как тут, на столе. Вместе с горшком.
Впрочем, он и позже, повзрослев, иронию улавливать не очень-то научился. Бывает же у людей плоскостопие или там плохой слух. А у Саньки – почти полное отсутствие чувства юмора.
На дороге
При общении с представителями дорожной госавтоинспекции каждый автолюбитель использует свои домашние заготовки, проверенные и отшлифованные частыми и нудными, как осенний дождь, встречами. Некоторые злятся, пытаются ругаться и платят. Есть такие, кому удается иногда не платить. А есть водители, умудряющиеся получать от общения с инспектором даже удовольствие.
– Инспектор Козлов, городское ГИБДД, – говорил, прикладывая руку к козырьку, служитель Закона.
– Водитель такой-то, четверо детей, – обычно отвечал мой знакомый. После этого даже случались вполне человеческие разговоры, которые заканчивались – нет-нет, не дружеским: «Ты уж не нарушай больше!», – но сокращением штрафа вполовину.
Знакомый воспринимал это нормально. Говорил, что им тоже детей кормить надо.
Про ангелов
Дочь называла внука ангелочком. Без всяких поправок на реальность, может, даже не зная фразки, что совсем маленькие дети ангелы по определению. Но я-то через свои очки видел его более трезво: то орущим до покраснения, то упрямым до посинения, то простоватым, то хитрым, но всегда – этаким мужичком, себе на уме. Ангелочек – что-то совершенно иное, воздушно-бесполое, это никак не про Ромку.
И я говорил ей:
– Какой же он «ангелочек»? С такой-то бандитской рожей?!
Дочь обижалась…
Интересно наблюдать, как он меняется с годами. Помню лысым – в два года ему это очень шло. Помню, как он мечтал в началке о длинных волосах и косичке, и как ему это тоже пошло. Как детская непоседливость сменялась на усталость девятилетнего человека: расти – тяжелый физический труд.
Как он не знает меры, лаская наших кошек, и как те уже через час такой любви начинают панически прятаться. Вижу, как его глаза становятся все темнее, как отрастают ресницы, как через годы на щеках сохраняются ямочки, как говорит иногда: «Дед, давай я тебе чего-нибудь помогу?», не очень, впрочем, рассчитывая на мое: «А давай!»
Внук. Совсем не ангел.
Рационализатор
– Мама, поиграй со мной, – попросил маленький сын.
– Не могу, я занята на кухне.
– А давай я придумаю какое-нибудь приспособление, чтобы тебя освободить, – сказал он.
– Вот бы хорошо. Вырастешь – придумаешь.
– Я сейчас придумаю. Это будет, например…
Он замолчал, медленно и задумчиво оглядел комнату, остановил взгляд на старшей сестре и закончил:
– Лена!
Старость
Всего три мелочи – две встречи и один вопрос, и я вдруг понял, что вот она и подкралась, старость.
Утром сын – он учится в одиннадцатом классе и у нас случаются утренние разговоры, продолжающиеся в маршрутке, потом он выходит в школу, я еду дальше, спросил:
– Почему на мои вопросы ты отвечаешь так длинно?
Я ответил:
– Наверное, потому, что мы с тобой обычно говорим за жизнь, а в этих темах нет простых ответов «да» и «нет», здесь нужны полутона и…
Тут мы оба засмеялись, я немного неловко…
Потом, за двести метров до конторы, встретил коллегу, ныне пенсионера, Юрия Васильевича, затем, через сто метров, своего хорошего знакомого Леву, шестидесяти семи лет, и, уже поднимаясь по ступенькам, вдруг понял: чуть ли не впервые в жизни оба разговора закончил не я, а… они!
– Ну, ладно, – сказал Юрий Васильевич, – не буду отвлекать, у тебя дела…
– Пока-пока, – сказал рыжий бородатый Лева, – как-нибудь обязательно забегу!
До сегодняшнего дня эти слова при наших встречах были моими. Докатился? Мне что, заняться больше нечем, чем кататься по чужим ушам?!
Дошел до кабинета, позвонил жене, она смеялась долго и весело. Потом сказала:
– А я знаю, в чем дело. Ты говорил один, а вам, старикам, надо, чтобы слушали вас…
Внуки
Саньке двадцать лет, недавно женился на Оле. Ромка – его брат, на два года моложе. Баба Катя вяжет варежки. Вера, ее невестка и мать братьев, не может удержаться:
– Ты бы лучше Саше связала, у него нет, а у Ромки и так есть.
– А что – Саше? У него жена есть, пусть сама и вяжет… Чуть позже:
– Рома, иди сюда, яблочком угощу!
– Ты бы, – опять ворчит справедливая Вера, – лучше Ольге яблоко-то дала, она же беременная, ей полезно.
– А почему – Ольге? – удивляется баба Катя. – У нее муж есть, пусть и кормит…
Все дело в том, что из всех пяти внуков Ромка – любимый. Ни за что, просто так.
Тай-лай
Собаки и кошки в Таиланде встречались на каждом шагу. Совершенно по-человечески валялись кверху пузом на пляжах; флегматично смотрели вокруг из нарядных костюмчиков; сытно дремали, пока огромные хозяйские семьи устраивали приморские пикники. Даже дорогу они переходили как люди: где вздумается, неторопливо, задумчиво, уверенные, что именно они – главные.
Их свадьбы были безголосыми, а пес, спящий на дорожке под пальмой, которого, оступившись, я однажды невольно задел, негромко взвизгнул – не испуганно или скандально, а удивленно, и, не меняя позы, опять закрыл глаза…
Я привез оттуда немало детских и собачьих фотографий. На одной из них, если вглядеться, стопудово видно, как собаки иногда похожи на хозяев: окрасом, буддийской умиротворенностью, даже разрезом глаз.
Шуба
Мы сделали на дом шубу, потом покрасили чем было, а был ядовито-розовый колер, и мелкий Ваня увидел результат и спросил:
– А дом таким розовым и будет?
– Да, а тебе, что ли, не понравилось?
– Да цвет какой-то девчачий, – не скрыл он своего разочарования…
– А какой тогда «мужской»?
И он ответил, ни секунды не раздумывая:
– Зеленоватый с черным. А еще лучше, чтобы на стене скелеты были нарисованы, я в мультике про гоблинов видел, здорово!
Сам
«Сам» – это про него, про Костю, моего приятеля. Много лет не устаю относиться к нему с уважительным удивлением, иногда, впрочем, не чуждым иронии.
У Кости техническое мышление, он привык до любой мелочи доходить своим умом. Не терпит никакого давления извне. Его линейная логика не выносит скачков, он семь раз отмерит прежде, чем отрежет. Либо семь раз поковыряет пальцем. Либо семь раз попробует на зуб.
Как ни странно, при совместных делах у нас получается неплохой тандем: он делает качественно, но уж очень долго раскачивается, я – быстро, импровизируя, допуская серьезные отступления от норм и гостов. В итоге я как бы подгоняю Костю, заставляю его думать раза в полтора быстрее, он притормаживает меня, добавляя осмысленности в мой труд. Про Костю знаю прекрасную историю.
Когда-то, лет сто назад, он отвез жену в роддом, дней через пять заехал навестить, и она, стараясь не показать свою накопившуюся обиду, терпеливо, как ребенку, стала объяснять: Костя, оказывается, в моем положении женщины очень чувствительны, им нужны забота и внимание, фрукты, молочные продукты и теплые слова; к ним нужно приезжать, разговаривать с ними, слушать их; вот у нас в палате ко всем будущим мамочкам… Ну, и так далее…
Костя слушал, морщил лоб, пробовал слова на зуб, долго молчал. Потом сказал:
– Хорошо. Я понял.
И стал приезжать в роддом каждый день.
