«Чувствую себя ужасно, когда не могу сдать книгу. Начинаю болеть: простуды, температуры, воспаление носоглотки», — призналась aif.ru Татьяна Устинова.
Беседовали мы с ней не только о книгах, но и о ТВ-передаче «Мой герой», отметившей 10-летие. А ведь когда Устинова только начинала вести свою программу на ТВЦ, куда приглашала собеседников на интервью, думала, что проект просуществует год. «Но оказалось, что существует дефицит человеческого разговора», — считает Татьяна.
«Алибасов — главное разочарование»
Ольга Шаблинская, aif.ru: — Татьяна, много лет назад я брала интервью у Вахтанга Кикабидзе. Ожидала увидеть доброжелательного человека — такого же, как его киногерои. Но в жизни актер оказался высокомерным и еле цедил слова. А у вас бывали такие разочарования за те годы, что ведете программу?
Татьяна Устинова: — Полно. Пожалуй, одно из самых серьезных и глупых разочарований — это Бари Алибасов. Дело в том, что большие музыкальные продюсеры мне представляются людьми деловыми. Даже не деловыми, а дельными. Как, например, Игорь Крутой. Когда ты задаешь вопрос о музыке, и человек что-то тебе объясняет. А Бари Каримович старался, чтобы я и зрители запомнили его малоумным дурачком. Человек сделал всё, чтобы произвести гадкое впечатление. Это было долго и утомительно.
— Господи, что же Алибасов такого сделал?
— Глупости говорил. В прямом смысле. Я спрашивала его про музыкальную работу. А он: «Да бог с ней. Я в школе, когда был комсоргом, гораздо лучше задирал комсомолкам юбки». Ну, прекрасно, думаю я. Но вам уже 199 лет, и сейчас это звучит странно в ваших устах. А мне уже все 75, и мне тоже не очень интересно про юбки и комсомолок. И мы оба выглядим дико: два деда сидят и говорят про задранные юбки. «А уж вам-то и вообще на солнышке давно пора спокойненько посидеть», как советовал герой Броневого в «Формуле любви». И так же точно Алибасов про мальчишек из «На-на» рассказывал.
Или пришёл один юморист из «Камеди клаб», имени не помню. «Расскажите про ваше детство, как вы жили в поселке Березовка под Новосибирском, где ваш папа служил в танковой части?». — «Я не помню». — «А как семья там оказалась? Папу туда отправили служить?». — «Да, наверное». И так час. Нет, я всё сделала: сама у себя спросила, сама за него ответила. Но разочарование было невероятное — человек, абсолютно искрометный по ТВ, в жизни произвёл впечатление какого-то неадекватного. Был еще один дядька из «Аншлага». По рассказам его друзей, искрометный юморист: «Когда он к нам приезжает на дачу, мы выбегаем с крыльца и ждем, что сейчас все упадем от смеха». Приходит дяденька, начинается он вот отсюда. (Показывает на шею). Ну, у него такое телосложение. На нём очень тесная рубаха, и ему в ней неудобно, он мнётся, вечно одергивает одежду. И с каждой минутой мрачнеет. Я пытаюсь шутить, — а куда мне деваться, — реакции ноль. Абсолютный дундук и сундук. А мне надо, чтобы он хоть улыбнулся. Но юморист не дрогнул! Ни мускулом не повел. Тяжело. Я-то ожидала веселья.
— А ещё кто, кроме Алибасова, вас глупостями удивил?
— Пришла ко мне актриса Вера Сотникова, красотка неземная из старшего поколения, бывшая жена Владимира Кузьмина. Мне хотелось поговорить о премьере. Она отвечает: «Послушайте, это все ерунда. Я вам сейчас расскажу о настоящем устройстве мира. На самом деле наш мир насчитывает 7 цивилизаций. Ой-ой-ой, я ошиблась, боже, какой ужас — 9. И первой цивилизации, которая на нашей планете жила, 4 миллиарда лет». Дальше про то, что сценарий или пьесу хочет написать, — как эти 4 миллиарда пролетели в одно мгновение. И я, как человек, который учился в Московском физико-техническом институте, пугаюсь. Я просто не могу ни про какие 4 миллиарда лет рассуждать. Эйнштейн-то нас учил про пространство и время… Тут даже не про глупости речь. А про жизнь в абсолютно разной системе координат.
«Марк Анатольевич, я Вас боюсь»
— Есть категория артистов, которые не соглашаются на интервью. Елена Ваенга — одна из таких. Но для вас она сделала исключение. Как так?
— Это просто большая взаимная симпатия. «Приходите, я вас расспрошу», — позвонила я. «Приду, расспросите меня». Мы прекрасно поговорили. Елена рассказала про дачу, про семью, как все съезжаются, как готовят. Это же страшно всё важно. Одним словом, здесь нет какой-то редакторской или моей необыкновенной заслуги. Это именно человеческие отношения. Есть люди, которым я не дам интервью никогда, и есть те, с кем я готова беседовать всегда. Бывает так, что не просто хочется в журналиста запулить чашкой, но еще и бежать за ним с каким-то предметом и всё пулять и пулять.
А вот ваше издание я очень люблю, люблю давно и крепко. Считаю, что более профессиональной команды, чем «Аргументы и факты», найти трудно. Это большая заслуга людей, работающих в «АиФ». С вами всегда интересно и приятно разговаривать.
— Эта абсолютно взаимно. Кстати, о любви. А бывало такое, что вы в своего героя прямо влюблялись?
— У меня была любовь бесконечная и вспыхнувшая просто в одну секунду — к Марку Захарову. Я страшно его боялась. Великий режиссер пришёл в студию. Я понимаю: это миллион девяносто девятое интервью в его жизни. Сел в кресло и сидит, немножко нахохлившись, — манера такая. Я на него поглядываю со своего места, и он — на меня. «Слушайте, Марк Анатольевич, как я Вас боюсь». — «Татьяна Витальевна, а вы за дело природопользования боретесь?». — «Ну, в общем, бывает, но нерегулярно». — «Ну вот и я нерегулярно. Мы с вами поладим». И дальше мы как песню спели это интервью, и счастливы были в процессе общения просто невозможно. Такая же история была с Кобзоном и его аккомпаниатором. Иосиф Давыдович во время беседы к нему как бы апеллировал, а тот ему отвечал музыкальными фразами. Слушайте, такой блеск! Хотя это были два уже очень возрастные дядьки, не какие-то юные прекрасные кавалеры. С тех пор Иосиф Кобзон стал любовью всей моей жизни.
Слушайте, а как я полюбила Татьяну Доронину! В моей системе координат беседовать с людьми такого масштаба — это всё равно что брать интервью у Михаила Шолохова.
— Доронина — это легенда.
— Татьяна Васильевна была уже не очень здорова, ей было трудно приехать. Но, как только она села в кресло — спину идеально выпрямила. На ней — меховой палантин. Вокруг осветительные приборы — в студиях всегда жарко и душно. Когда ей предлагали: «Может быть, снимем?», она отказывалась. Я понимала, почему. Потому что она дива. Дива должна быть в меховой накидке. Она держалась в этой жаре просто как титан, стоик и Прометей. Говорила два часа. Доронину никто не в силах был остановить — просто потому, что мы не хотели заканчивать это интервью. Мы все сидели завороженные. Хотите — верьте, хотите — нет, но я поняла, что значит выражение «Я вижу, как плещет гений ваш чудесный». Это, по-моему, Лопе де Вега в переводе Донского. Вот у Татьяны Дорониной за плечом было видно, как этот гений машет крылами. Не в том деле, что я сумасшедшая. Просто в тот момент я всё про неё в той части, в которой не понимала, наконец, поняла. Что она самая красивая девушка Советского Союза, что она любовь всех абсолютно мужчин, что на ней жениться не хотел только, наверное, Джавахарлал Неру. Остальные хотели все, потому что от неё невозможно оторваться!
«Устинова, достаточно валандаться»
— Вы так вкусно рассказываете про съемки. Но как же писательство? Телевидение ведь отбирает бешеное количество времени.
— Писатель во мне нисколько не пострадал от телеведущего. Мне все говорят: вас захватила телевизионная работа. Это на самом деле большое заблуждение. Съемки существуют неделю в месяц, а все остальное время я вполне могу посвятить работе литературной.
— Но, тем не менее, когда мы встретились, на вопрос, как дела, вы ответили: «Хорошо, Лёль, снимаем по три героя в день, только два года недописан роман».
— Чувствую я себя ужасно, когда не могу сдать книгу. Начинаются простуды, температуры, воспаление носоглотки. Эта стадия прошла. Теперь стадия отрицания и разговоров с самой собой: «Устинова, уже достаточно валандаться, уже надо дописать, и всё. Достаточно правок, сдавай роман в издательство, они сами решат, плохой он или хороший». Но мне всё кажется, что он плох. И вот это состояние неотдавания текста — оно тревожное, гадкое. Я от этого недовольна собой, я ссорюсь с мужем, не люблю собак, я хромаю на одну ногу. Это не шутка. Но сейчас, тьфу-тьфу, вроде бы всё уже близится к завершению. Будет книжка новая.
— А можем рассказать, о чем будет новая книга?
— Я люблю Пятигорск. Это особенный южный город, где, как мне кажется, ни одно место не забыло Лермонтова. Я придумала историю, где действие происходит в двух временах. Героиня действует сейчас и одновременно проваливается в другой временной континуум. Там неожиданно встречается с героями того лермонтовского Пятигорска. Я перелопатила просто кучу литературы о Лермонтове и его времени. Видели бы вы мой письменный стол. Я вам могу прислать фотографию по блату. Это горы! На самом деле, довольно большая работа. Нельзя было впасть в пошлость и незнание. Вот я и готовилась два года.
— Успеваете вы при такой занятости ещё и готовить свою вкуснющую домашнюю еду? Я просто помню, как раньше мы к вам приезжали с фотографом, а потом просто выкатывались, объевшись. Но остановиться и не есть ваши яства было невозможно.
— Готовка — часть моей жизни, мне без неё скучно. Я честно не понимаю стенаний о том, что «некогда». Не нужно никакое время, чтобы готовить. Главное — куриный бульон. У моих бабушки, прабабушки он был всегда. Это система координат, ты просто живёшь в присутствии куриного бульона. У меня так же. Если есть бульон, можно сделать всё, что угодно, и очень быстро. Грибную лапшу, добавив немножко грибов и эту самую лапшу. Или чудесное заливное из ветчины за 5 секунд. Или щавелевые щи. А можно обжарить пельмени в небольшом количестве масла и прямо в сковородку влить полчашки горячего куриного бульона. Совсем другая история получается! Потом немножко зеленью приправляешь… Ещё лимонный пирог пеку, мою маму этому рецепту научили космонавты, когда она работала инженером на Байконуре. С продуктами были перебои. А для него нужны всего лимон, сахар, мука, вода и дрожжи, больше ничего. И это страшно вкусно. И дети его страшно любят. И, конечно, я его пеку, потому что вне пирога тоже жизнь наша немыслима.
